|
- 2 -
8 мая 2003
Сегодня утром я получил сразу два письма - от Альберта (Amer Khan Mamak), и Ани Поправко. Анна прислала мне несколько фотографий Грозного из её коллекции (одна из них - дореволюционная открытка с фотографией реального училища, ныне 1-й школы, что на улице Комсомольской против Госбанка). В своём письме Аня приводит некоторые подробности о Грозном. Например, что на фасаде здания старого пивзавода на улице Чехова было две «бутылки», горлышко одной из них переходило в трубу, а «банка» - это пивная кружка. Всё правильно. Воспоминания о Грозном, о том, каким он был, о детстве и юности постоянно преследуют меня. Я как бы устремлён в прошлое. Грозный снится мне иногда, таким, каким он был и мне очень тяжело вспоминать, каким он стал в 1995 году. Эти воспоминания притупляют постоянную боль незаживающей раны утерянного навсегда именно «того» Грозного - города, в котором прошла вся моя жизнь, жизнь моих предков. Города, в котором остались их могилы, могилы моих родителей, рядом с которыми было и место для меня. Память - это единственный рай, из которого никто не может нас изгнать… Если от здания «Гранд-отеля» пройти мимо сквера Лермонтова и пересечь по старому мосту Сунжу, мы попадём на улицу Ленина, бывшую Дворянскую. Минуем гостиницу «Чайка» (маме предлагали должность директора, но она отказалась. Она работала в то время комендантом институтского 2-го общежития, что рядом с Дворцом спорта ГНИ и знала многих моих однокурсников), и, перейдя улицу Дзержинского (долгое время она называлась улицей Крафта) и улицу Партизанскую, увидим старинное здание, на первом этаже которого был «Чеченский» гастроном. Здесь раньше была Городская дума, после революции в нём размещались различные учреждения, в том числе ЗАГС, в котором 27 апреля 1937 года был зарегистрирован брак моих родителей, что через год, семь месяцев и восемь дней привело к моему появлению на свет. (Давайте надеяться, что появлению на свет каждого из нас предшествовала история любви…) За этим зданием пролегла Пролетарская (бывшая Купеческая) улица. На её углу на противоположной стороне улицы Ленина стояло здание Филармонии, в давние времена моего детства кинотеатр «Комсомолец», в котором я был один раз году в 1944 или 45 с своим сталинградским дядей, маминым братом (всего на 10 лет старше меня). Мы смотрели кино «Красные дьяволята» - триллер эпохи раннего синематографа. Напротив филармонии был ресторан «Дарьял» - большой уютный зал с дубовым буфетом почти во всю стену, из которого официантки доставали посуду, ложки и вилки и раскладывали на столе перед посетителем. В студенческую пору мы изредка заходили сюда (днём дешевле) выпить пива. К большому сожалению, его снесли и построили жилой дом в 5 этажей, разместив на первом магазин «Спутник». К этому дому примыкало одноэтажное строение (на углу улицы Субботников, бывшей Беликовской, ведущей к Беликовскому мосту через Сунжу) - помнится, дом муллы Али Гусейнова (рядом когда-то стояла мечеть). Примечателен он зеркальным потолком в бывшем приёмном зале муллы. Обломы потолочного карниза и розетка для люстры состоят из небольших зеркалец разной геометрической формы. До последнего времени ни одно из тысяч зеркалец не было повреждено и не потускнело. Второго такого потолка нет на всём Северном Кавказе. В этом доме в 1992-94 годах находился департамент полиции. Хорошо помню кварталы частных домиков слева от улицы Ленина, если идти в сторону Минутки, по улице Московской, так называемая "еврейская слободка". Действительно, довольно криминальный район, в котором, как и на Щебелиновке (район "самозахвата" за мостом через Сунжу, что был далее улиц Боевой и Коммуны, своего рода волгоградская "нахаловка") чужакам появляться поздно вечером было опасно. На этой Московской улице жил в детские и студенческие годы (и, кажется, там родился) мой однокурсник Боря Селиванов (группа НГ-56-1). По диагонали, через перекрёсток улиц Ленина и Субботников, располагался 2-этажный жилой дом - первый жилой дом, построенный после революции. В детстве в нём жил моё однокурсник Гера Дулерайн. То, что было напротив его, вы всё хорошо помните - поликлиника МВД, институтское общежитие и Дворец спорта, который мы, студенты, помогали строить в 1958/59 году. Далее жилой дом с телефонной станцией на первом этаже, и, наконец, три 12-этажных дома на углу Пионерской, на том месте, где были частные домики и где сворачивал на Пионерскую трамвай, когда-то ходивший по улице Ленина. Позже трамвай «переселили» на параллельную улицу Асланбека Шерипова, бывшую улицу Менделеева (а ещё ранее Графо-Евдокимовскую), таблички с названием которой долго ещё сохранялись на старых домах. Улица Пионерская раньше называлась Поселянской. Я видел на стене очень старого одноэтажного дома в одном квартале от проспекта Ленина сохранившуюся с незапамятных времён табличку с названием «ул. Поселянская». Было это в 1995 году, ранней весной, когда мы уже вышли из подвалов, и я, сделав дома «буржуйку» из обычной выварки и выведя в форточку из неё простую водосточную трубу, ходил по этой улице в поисках дров (лучше всего горели оконные рамы, которые мы собирали среди руин и частного сектора, и больших зданий). Эта «буржуйка» очень нас выручила - было тепло, грелась вода (которую мы черпали из пожарных водоёмов в окрестностях - сколько этих водоёмов было вычерпано людьми до дна!), что позволяло нам регулярно мыться, готовилась еда из гуманитарной помощи (опять, как в раннем детстве, через столько лет). Здесь, справа за углом Пионерской, совсем рядом с железнодорожным мостом через Сунжу, в длинном 5-тиэтажном доме, в последнем подъезде я прожил с 1986 по 1996 годы. Здесь я «встретил» войну, убежав от неё на сначала на Берёзку, а потом на Фасадную, что позади ДК имени Ленина в Заводском районе. Здание ДК сгорело, парк сильно пострадал. Все скверы в центре города сильно пострадали от войны. Пора вернуться к нашему институту… 11 мая 2003 …Пора бы вернуться, но вновь новые вести отвлекли меня от самого института и вернули к рассказу о городе… Я вчера посетил сайт «Грозный виртуальный» www.grozny.narod.ru, великолепный мемориал нашему городу и республике (после войны 41-45 годов - Грозненской области) с экскурсом в его историю и историю грозненской нефтяной промышленности. Последняя, может быть, стоит отдельного большого рассказа. В этом сайте я прочитал, что в марте 2000 года ушёл из жизни Лёша (Алексей) Еськов. В детстве мы с Еськовыми жили на одной улице (дом наш был на углу Первомайской и Октябрьской, ворота в наш двор выходили на Октябрьскую, ведущую в стадиону «Динамо», а двор Еськовых напротив). Моим ровесником был Игорь Еськов, Лёшка был гораздо младше нас, и мы, тогда пацаны послевоенных лет, прогоняли его из нашей компании как «мальца». Это был лобастый круглоголовый крепыш, в меру озорной, в меру «приставучий» к нам. Приходилось нам в ту пору играть рядом с домом, на бульваре Первомайской улицы, в те времена густо заросшим деревьями, кустами и травой, чтобы не прозевать «хлебную» полуторку и занять очередь в магазине, в 30 секундах ходьбы от наших ворот. Как мы любили срывать сладкие кисти цветущей акации и отправлять их в рот, мы, евшие мамалыгу из кукурузной крупы, которую я сам молол самодельной ручной мельницей-крупорушкой, купленной на рынке мамой. Ели мы, дети, и подсолнечный жмых - отходы маслозавода, что был в районе Минутки - твёрдые тёмно-коричневые плитки, похожие на шоколад. Один раз я съел маленький кусочек хозяйственного мыла, похожий на шоколадную конфету «Мишка на севере» и, плача, пускал мыльные пузыри изо рта, а мама смеялась и плакала тоже. А в детском саду нам, в эти военные голодные годы, давали белый хлеб, какого я не ел с тех пор - белый, пшеничный, «ноздреватый», с крупными «дырками» (как сейчас мой любимый сыр «Масдам»). Дома же не хватало обычного чёрного ржаного хлеба, и часто я ложился спать голодным, потому что хлеба оставалось чуть-чуть, на завтра, вдруг не привезут в магазин, что иногда бывало. Игорь Еськов стал одним из первых игроков грозненской гандбольной команды, одерживавшей внушительные победы и стоял, можно сказать, у истоков гандбола в стране. Тренировались они очень часто в спортзале тогда ещё пединститута. Это была спортивная семья - Еськовы старшие всегда были при спорте, при стадионе «Динамо». Когда институт Грознефтепроект был эвакуирован, а мама осталась в Грозном, она стала работать на стадионе «Динамо» - так я и «приобщился» к спортсменам Грозного. Дядя Игоря и Лёшки, с которым мой отец часто играл на улице у ворот в домино, работал шофёром в Облсовпрофе (в особняке Нахимова). На сайте «Грозный виртуальный» много фотографий Грозного, и довоенных, и послевоенных. Там есть фотография разрушенного войной «Барского дома». На самом деле это здание 5-го Жилстроительства (под таким именем его знают все старожилы города - это был действительно 5-й по счёту жилой дом, строившийся после революции), на первом этаже которого, на углу, был книжный магазин - все называли его Когиз. Название произошло от сокращения «Книжного объединённого государственного издательства». Хорошо помню этот магазин, как будто это было вчера, его подписной отдел справа, такой солидный, куда я стал заходить уже студентом, а не школьником и где впервые подписался на 30-томное собрание Диккенса. А сам «барский дом» находился в конце проспекта Революции и Августовской улицы, напротив нового здания театра - старомодный, оригинального внешнего вида, добротный 3-этажный дом в плане в виде квадрата с одними воротами, выходящими на Августовскую улицу, с двумя подъездами. 
Один на проспект Революции, другой на поперечную улицу (забыл сию минуту название, кто вспомнит - подскажите), тянувшуюся до улицы Розы Люксембург. В этом доме жили работники обкома партии и их семьи, а назвали так его во время войны 41-45 годов. Во двор дома приезжала полуторка с продуктами обкомовского пайка (с доставкой на дом), когда все люди стояли в очередях за продуктами по карточкам. Я сам, ещё не ходивший в школу, стоял в очередях за хлебом по карточкам. Почему-то иногда я ходил за хлебом в подвальный магазин в доме напротив Главпочты, в котором была ЦНТБ и ГРК. Помню, как продавщица резала буханку на положенные по карточке куски ножом с таким широким лезвием и тщательно взвешивала на рычажных весах (на таких весах много-много позже продавали только картошку на базаре, стандартом, единицей измерения был «вес» - 2 кг). В этом подвале в последние годы находилось кернохранилище (кто не геолог, знайте: керн - это цилиндрик породы, извлечённый из пласта при бурении скважины, по нему геолог определяет, какие пласты проходит бур и не пора ли простреливать буровую колонну для доступа к нефти в нефтеносных пластах). Оглядываясь, я замечаю, что очень много личного в моём рассказе. От личного мне трудно уйти, оно переплетено клубком с нашим городом и институтом. Я обещал как-то напомнить о том, что было на месте нового здания института. А была там роскошная тенистая липовая аллея, по обеим сторонам которой росли огромные, густые липы. Какой сладкий, медовый, дурманящий аромат разливался по скверу в начале лета, ранним июнем. Аллея тянулась от входа в сквер со стороны трамвайной линии до проспекта Революции. Если идти по аллее в таком направлении, то справа можно было увидеть большую оранжерею, метров 50 длиной, чуть углублённую в землю, со стеклянной крышей. Посередине её располагался вход - стеклянная дверь, к которой вело несколько ступенек вниз. Каких только цветов там не выращивали! Мы всегда покупали в этой оранжерее букеты цветов - домой или в подарок. Такая же оранжерея долгое время, в мои студенческие годы, была в парке Кирова, на треке, сразу возле входа, справа. Около неё часто паслась белая лошадь с головой, уткнутой в торбу с овсом. На ней рабочий оранжереи привозил навоз и чернозём для растений. Давайте, наконец, вернёмся к институту. Вот мы и закончили школу. В нашем классе, помнится, было 10 или 11 медалистов, в том числе, по-моему, три или четыре золотых (у моей двоюродной сестры Светы Богомоловой, будущей студентке НИ-57-1). Сдали выпускные экзамены, побродили несколько раз, прощаясь со школьными годами, по городу и скверам, фотографировались на память и стали готовиться к вступительным экзаменам. Письменный экзамен по математике мы (мои одноклассники, нас было семеро в группе) сдавали Пробсту. Небольшого роста, крепкий, уже лысый, плотный мужчина, бывший балтийский моряк, «делавший» революцию. Лекции он читал старшему потоку, старше нас года на три. От них мы слышали, как он рассказывал о революции и балтийских моряках. Они говорили, что иногда, когда на лекции «к слову» вспоминалось что-то, связанное с революцией, то Пробст, по просьбе студентов, опять что-нибудь рассказывал, прерывая лекцию. Думаю, что это приходилось «к слову» по инициативе студентов. Нам курс высшей математики читал Анатолий Александрович Шнейдер, который был нашим любимцем (как, впрочем, и многие другие преподаватели), пользовавшимся почтительным уважением. Читал строго, педантично, но материал в его изложении легко усваивался. Трудно было на первой сессии - ведь в школе мы готовились к каждому уроку, могли вызвать к доске в любой день, держали «форму», а тут лекции да лекции, изредка практические занятия. Отсутствие «жёсткого» контроля над усвоением материала как-то расслабляло. Шнейдер уважал принцип. Так, например, с нами учился на первом семестре Сёма Маримонт, который на вступительных экзаменах недобрал одного балла и был принят «условно», до результатов первой сессии. И вот это самое «расслабление» подвело - Шнейдер поставил ему «неуд» и, сколько мы не просили его «натянуть» тройку, не согласился, хотя мы его упрашивали. Сёму, конечно, отчислили, но нашего уважения Шнейдер не потерял. Научным интересом Анатолия Александровича была теория функций комплексных переменных и конформные отображения. Помню, он читал факультативный курс по этой теории и я, вместе с Юрой Скоповым, нашим «математиком», знания которого мы «эксплуатировали» во время подготовки к сессиям, посещали этот курс - Юра по своей склонности к математике, а я больше из почтения к Шнейдеру. Нам, геофизикам, читался чуть ли не университетский курс - четыре семестра - потому что вся геофизическая практика основана на выводах математических теорем, и позже, когда я стал программистом и работал на ту же геофизику, моей настольной книгой были справочники по математике и численным методам. Шнейдер уехал из Грозного вскоре после того, как мы защитили диплом. Уехал в Волгоград, на родину своей жены. Каждый год, будучи старшеклассником и студентом и несколько лет уже работая, я прилетал и приплывал теплоходом по Волге от Астрахани (или трое суток от Ростова по Волго-Донскому каналу) в Волгоград к бабушке и дяде, маминой маме и её младшему брату. И однажды встретился с Анатолием Александровичем на улице Ленина около аллеи Героев. Он преподавал в политехническом институте и, думаю, был так же уважаем и любим волгоградскими студентами, как и нами. Не знаю, узнал он меня или нет, но я остановил его и мы несколько минут поговорили. Он спрашивал, чем я занимаюсь, почему в Волгограде - ну, простые «светские» вопросы в такой ситуации. Прощаясь, он спросил: «А в Грозном так же подванивает?». Да, у нас раньше были частые выбросы, особенно сброс в Сунжу, протекающую через весь центр города, и иногда запах был невыносим, просто тошнотворен (хорошо, что не очень часто), приходилось, несмотря на жару, наглухо закрывать все окна. В жару-то испарение интенсивное, зимой было легче. Но вскоре, где-то в конце 60-х начале 70-х мой дружок и одноклассник Валера Блискунов (из первых строителей нашего института) построил комплекс очистных сооружений и воздух стал чистым, Сунжа без нефтяных пятен, временами прозрачная даже, хотя обычно мутная из-за ила, как всякая горная река в равнинной глинистой своей части, с медленным течением. После того, как война ушла из города в сёла, и мы вернулись домой, летом 1995 года, я впервые, пожалуй, после многих лет увидел дно Сунжи, каменистое с водорослями - такая была прозрачная наша река. На железнодорожном мосту через неё, в полуминуте ходьбы от нашего подъезда, и на самом берегу рядом с мостом появились рыбаки с удочками. Мой племянник Саша Алоев, сын моей свояченицы Томы Алоевой, тогда ещё школьник, часто крутился рядом с ними и даже завёл себе удочку. Помнится, так ничего и не поймали. Курс физики нам на факультете читал Сергей Сергеевич Козловский. Научный интерес его, помнится, - капиллярные явления (пусть Миша и Влад поправят меня). Блестящий лектор, замечательный человек, обожаемый (если так можно сказать о мужчине) всеми студентами педагог. Читал всегда громко, ясно, с хорошей дикцией и левитановским тембром голоса - даже на переменах в пустой аудитории казалось, что в воздухе остались колебания от его голоса. Лекции по физике всегда проходили в 86-й аудитории, что амфитеатром, над длинной доской в которой была укреплены большая, стеклянная таблица Менделеева. Эту таблицу сделал отец нашего с Валерой Блискуновым друга детства Гены Кучугурина, который сейчас живёт в Георгиевске, где и Валерий Дмитриевич Шароварин. Сергей Сергеевич жил в доме напротив студенческого общежития на улице Ленина. Во время войны он много дней провёл в подвалах общежития, в бомбоубежище. Я видел его около общежития в марте 1995 года, когда за ним приехал из Краснодара Миша забрать его и маму с собой. Он был рад, что жив, что приехал сын за ними, но какой же он был чёрный лицом, с въевшейся в поры грязью и пылью многих дней в бомбоубежище. Видел я его в тот день в последний
раз. |
